Original:
Lena Gorelik – Mein Opa Lenin
Übersetzung:
Лена Горелик «Влюбленные в Санкт-Петербург»
Мой дедушка Ленин
Еще в детском саду я узнала, что дедушка Ленин был прекрасным человеком. Добрый, храбрый, умный, всегда готовый пожертвовать своим собственным благом во имя народа. Рассказы о нем убаюкивали меня перед тихим часом в детстве, а когда я просыпалась, я пела о нем песни. Его изображение было первым, что я увидела, когда пришла в детский сад.
Я знаю, что это звучит как мания величия, но я была убеждена в том, что дедушка Ленин был именно моим дедушкой. Песни о нем я пела особенно громко, переполненная пылом и гордостью: так много песен и книг, и все они о моем дедушке. Я не случайно была убеждена в этом: если в словосочетании «дедушка Ленин» поменять порядок слов, то получится Ленин дедушка, т.е. «дедушка Лены». Как же велико было мое удивление, когда однажды, проходя с моей мамой мимо памятника Ленину, она обратила на это мое внимание.
«Но он же совсем не выглядит как дедушка!»
После того как мне стало понятно мое заблуждение, и я более-менее справилась с шоком, мое отношение к доброте Ленина и его храбрости стало более скептичным. Спустя пару лет, когда коммунизм был разоблачен как красивая, но, к сожалению, нереалистичная утопия, и статуи Ленина одна за другой исчезали из города, а Ленинград снова превратился в Петербург, я не проронила и слезинки вслед дедушке всех советских детей.
Однако же люди в России нуждались в замене дедушки. Ленин, в свое время, был заменой царю, его же самого сменил Сталин, значительно позже последовал Горбачев, потом Ельцин. У русских всегда был некий дедушка или национальный отец, кто-то, кто ведет их за собой, принимает за них решения и излучает авторитет. Это другие желают для России демократии; большинство самих русских хотят в основном спокойной жизни и лидера.
Йост — ярый приверженец демократии. Йост политически подкован, любознателен и детально ознакомлен с полудемократической системой России. Он решил, что нашел в моей семье некоторых собеседников на эту тему: любознательных, интеллигентных, эрудированных людей с учеными степенями.
«При следующих выборах…» — начинает он.
«Ах, до следующих выборов еще так далеко…» — говорит моя двоюродная сестра.
«На прошлых выборах — за кого Вы тогда голосовали?» — обращается Йост к моей тете.
«Ох, в последний день выборов я читала очень интересную книгу. Одного японца. Не Мураками, а.. погоди, сейчас вспомню. Сейчас все читают японцев. Тебе нравится японская литература?» — отвечает моя тетя.
В России намного важнее иметь мнение в сфере культуры, чем в области политики. Каждый образованный человек знает, что сейчас читают, смотрят в театре, слушают в филармонии. Едва ли кто знает, какие обсуждаются законы. Как можно быть политически грамотным в стране, в которой уже десятки лет стоит убеждение, что правительство и так знает, что делать. Как-нибудь. Когда-нибудь. Без нашей помощи.
«Что Вы думаете насчет Путина?» — спрашивает Йост мою тетю.
«Он хорошо выглядит, статный мужчина», — отвечает моя ученая тетя.
«Окей, а как быть с Чечней?» — теперь Йост решает обратиться к моему двоюродному брату.
«А что с ней?»
«Нарушение человеческих прав, подавление…»
Ой-ёй. Вот такого мы здесь не любим.
В России нет ошибок, и она не ошибается. Разве это так трудно понять, дорогой Йост?
Хорошо, может мы и держали несколько стран в оккупации. Возможно даже, что мы по сегодняшний день держим наши войска в странах, где нас быть не должно. Мы также могли продать оружие некоторым странам, которые ничего хорошего с ним делать не собираются. Но разве оно стоит того, чтобы говорить об этом? Разве обязательно об этом вообще упоминать?
Тот, кто публично упоминает об этом, может ненароком попасть в автокатастрофу.
Но и это не стоит того, чтобы об этом говорить.
Ведь те, что наверху, знают свое дело.
А Россия лучшая, красивейшая, прекраснейшая страна, ты разве не знал об этом? Пара ошибок здесь и там, ах, Йост, неужели об этом действительно нужно говорить? Патриотизму американцы научились у россиян. И им еще есть чему поучиться.
Везде в Петербурге я замечаю Советский Союз и все еще существующий социализм. Узнаю по взглядам людей, по их одежде. По манере, в которой задают вопросы продавщицы, и по разговорам стариков в трамвае. В рыночных лавках под крышами станций метро, где закупаются все те, кто не может себе позволить пойти в яркие новые супермаркеты. Из заднего двора почти каждого дома выглядывает бедное лицо Советского Союза. Коммунизм невозможно не заметить в «Правде» в газетном киоске и многочисленных листовках Коммунистической партии, которые мне то и дело всучивают в руки. Дедушка Ленин машет мне из доселе вездесущих напоминаний о Великой Отечественной войне, как здесь называют Вторую мировую. И еще, здесь и там мне действительно машет Ленин во всей своей величине, поскольку не все его памятники были снесены. Особенно ясно я вижу коммунизм, когда моя тетя рассказывает мне, насколько лучше было на ее предприятии, когда оно еще принадлежало государству и содержало большую библиотеку для работников. Теперь же ей приходится покупать книги.
Йост, напротив, везде в Санкт-Петербурге видит новую Россию. Блестящую, нажившуюся и «западную» Россию. Чрезмерно длинные розовые лимузины «новых русских», их безвкусные пышные свадьбы в городе. Россия — это павильон искусств в стиле барокко, в котором, между тем, обосновался Версаче.
В тех местах, где Советский Союз сталкивается c Россией, наворачиваются слезы.
«Но ведь она довольно очевидна, эта яма, которая пролегает через всю Россию», — снова начинает Йост за ужином. «По одну сторону эта невероятная бедность, по другую — чванливое богатство.»
Может быть, русским не нравится говорить об этой яме, потому что они сами сидят в ней.
«Вы знаете, что снова сделала Матвиненко?» — перебивает его мой двоюродный брат. Матвиненко — это губернатор Петербурга и единственный политик, о котором в Петербурге любят поговорить.
Вопрос о том, что она снова сделала, всплывает каждый раз, когда беседа сходит на нет, потому что петербуржцы убеждены в том, что эту женщину навязала им Москва.
«Но ведь существует же определенная оппозиция в России. Если стали бы ее поддерживать…» — не сдается Йост.
Моему дяде почти семьдесят, вот уже многие годы он на пенсии и просыпается каждый день в шесть утра, чтобы продолжать ходить на работу, так как со своей пенсии он не может оплатить даже квартплату, не говоря уже о том, чтобы содержать семью. Когда он рассказывает об этом, после чьих-то долгих просьб, а не для того, чтобы пожаловаться, то рассказывает с шуткой, чтобы посмеяться, тогда как в самом деле вовсе и не до смеха.
«Да, и разве Вам это не кажется несправедливым, что другие позволяют себе выстраивать целые дворцы в городе? Вы хотите просто так смириться с этим?» — спрашивает Йост.
«Ну, а что делать? — отвечает мой дядя и разводит руками. — Живем.»
И тогда, наконец, Йост перестает задавать вопросы.
Übersetzt von Anastasiya Tarasenko
Betreuung und Korrektur der Übersetzung: Maria Mamaeva, M.A. (Link
auf die Institutsseite)
Redaktion: Roman Clawien und Svetlana Weimer