Lena Gorelik – Meine weißen Nächte
In ihrem hinreißend komischen, leise melancholischen Debütroman erzählt die in Deutschland lebende Russin Lena Gorelik von den Irrungen und Wirrungen einer jungen Frau, die eigentlich damit ausgelastet wäre, sich zwischen ihrem Freund und ihrem Ex-Freund zu entscheiden – aber immer wieder von ihrer russischen Familie auf den Boden der Tatsachen geholt wird.
Pressestimmen:
„Der beste neue Roman über Deutschland kommt von einer jungen Frau, die in Russland geboren ist … Ein absolut hinreißendes Buch im deutschen Herbst.“ bücher
„Man erhält ein prägnantes Bild von Jugend und Familie in der Fremde, in der man sich bei ein wenig Glück selber erkennt.“ Neue Zürcher Zeitung
„Das ist ziemlich komisch, sehr melancholisch und ohne jede Bitterkeit in einem charmanten Plauderton geschrieben.“ Glamour
„Lena Gorelik schreibt mit gewinnendem Humor, mit einer Mischung aus Leichtigkeit und Nachdenklichkeit, die man nicht lernen kann. In dem so geschichtsbelasteten Dreieck Jüdin, Russin, Deutsche schafft sie so etwas wie Normalität. Das wirkt nicht gezwungen, sondern wird mit dem Witz ihrer Einfälle beglaubigt, die dieses dreieckige Leben… bereithält.“ Jüdische Allgemeine
„Goreliks Geschichten sind oft komisch, dabei von einer leisen Melancholie.“ Welt am Sonntag
Übersetzung aus dem Deutschen ins Russische, Kapitel 37:
Лена Горелик: Мои белые ночи, Глава 37
Перевод
Мое первое лето в Германии я провожу в общежитии и много читаю. Я записываюсь в городскую библиотеку и беру шесть книг на лето, по которым учу немецкий. Начинаю я с Астрид Линдгрен. Ее детские книги на русском я знаю почти наизусть и после пары первых страниц, из которых в лучшем случае я понимаю только отдельные слова, к русским понятиям в моей голове начинают выстраиваться немецкие выражения. Калле Блюмквист, Ева-Лотта и Андерс играют в развалинах замка, а я лежу в траве рядом с общежитием и бормочу себе под нос: «шлоссруине[1], шлоссруине, шлоссруине». На первую книгу у меня уходит больше двух недель, при том что читаю я почти целый день.
Потом летние каникулы заканчиваются. Мне не кажется, что мой немецкий стал лучше, и в общем-то не имею ни малейшего желания когда-либо вновь переступать порог школьного здания кирпичного цвета. В письме из школы было написано, что я пойду в чевертый «А», к классному руководителю по фамилии Вольф. Я чувствую облегчение, что мне не придется снова идти в класс директора школы госпожи Краус. К письму прилагался перечень школных принадлежностей, которые должны были мне понадобиться. Мои родители посоветовались с cемьей Ильи, они живут в Германии на несколько месяцев дольше, Илья ходит здесь в школу уже два месяца. Мама Ильи рассказывает, что в Германии есть тетради разных форматов. Она идет с нами в универмаг, где мои родители и я в изумлении ищем разные тетради и требующиеся к ним разноцветные обложки. В списке также указаны восковые мелки, акварельные краски и кисти, стоящие, правда, целое сосотояние. Одна бывалая семья из общежития показывает нам турецкий магазин с дешевыми акварельными красками. За неделю до начала школы мой папа принес мне немецкий пенал, на двух молниях, раскладывающийся. Внутри есть все, что только можно пожелать: цветные карандаши, стирательная резинка, линейка и даже план расписания уроков. Несмотря на протесты родителей, каждый вечер я кладу его рядом с подушкой. Мой папа самый лучший.
Ночью, перед первым школьным днем мне снится, что мой будущий учитель господин Вольф двухметрового роста и кричит на меня, чтобы я что-то сделала, но я не понимаю, что он говорит. Его крик становится все громче, и внезапно я просыпаюсь, при этом на часах нет еще и пяти. „Засыпай“, говорю я сама себе, „засыпай, иначе ты будешь усталой в школе“, но заснуть не получается. Я пялюсь в потолок и думаю о том, как бы сделать так, чтобы заболеть еще до семи утра и боюсь часто ворочаться, чтобы не разбудить мою семью.
Моя мама опять ведет меня в школу. В России первый день школы, всегда первое сентября, был большим праздником. Наши школьные формы, для девочек коричневое платье, в этот день торжественно украшались былым фартуком вместо каждодневного черного. Все классы собирались на школьном дворе в линейку, почти у каждого ребенка были цветы для учительницы. В мой первый школьный день в Германии дети в разноцветной одежде носятся по школьному двору, классы мешаются между собой, для меня это сплошной радостный пестрый рой.
Класс четвертого «А» находится на третьем этаже. Когда звенит звонок, моя мама и я вместе с остальными детьми идем наверх. Среди большого количества учеников моя мама единственная взрослая, не считая учителей, и я не могу определиться, стыдно ли мне от этого, или я все-таки хочу взять ее за руку и больше никогда не отпускать. Также и перед классом мои новые одноклассники не выстриваются в ряд, как я привыкла. Они шумят, играют, смеются и учителя, проходящие мимо, не делают им замечаний.
Господин Вольф даже близко не такой высокий, как тот учитель в моём сне, но я всё равно его боюсь. У него есть усы, и он носит вельветовые брюки.
«Здравствуй, господин Вольф», – кричат дети, они скачут вокруг него и говорят что-то, что я не понимаю.
Моя мама подходит к нему и объясняет, что я его новая ученица, но что я не очень хорошо говорю по-немецки и поэтому мне страшно.
«Добрый день», – отвечает господин Вольф моей маме, торопливо, но учтиво. «Это мы с ней уладим!» Он говорит нараспев на швабском диалекте, который я с трудом понимаю, кладёт мне руку на плечо и подталкивает меня в сторону класса. Я поворачиваюсь к маме и хочу ей сказать, что он не понял и что он не будет заботиться обо мне, но она говорит мне: “Иди, иди”, и, не успев произнести ни слова, я оказываюсь в классе.
Господин Вольф подсаживает меня за стол к пятерым девочкам. Одна из них – о смысле её слов я могу только догадываться – якобы тоже русская. Её зовут Ина, она говорит мне «привет» по-русски, и мне сразу становится легче на душе. Все девочки за моим столом также иностранки, они родом из Хорватии, Польши и Югославии. Они разговаривают, в лучшем случае, на очень простом, даже иногда ломаном немецком, но пройдут ещё месяцы, пока я это пойму. В свой первый школьный день мне хочется владеть языком так же хорошо, как они.
Господин Вольф доброжелателен. Хотя я мало что понимаю из того, что он говорит, но он всё время спрашивает, всё ли в порядке, и просит, чтобы Ина мне переводила. Он объясняет детям, что я из России и ещё не очень хорошо говорю по-немецки. В конце класса он соорудил мастерскую, где дети могут заниматься рукоделием, в углу стоят музыкальные инструменты, на которых любой может поиграть. Если кто-то хочет в туалет, то он просто встаёт и выходит из класса посреди урока.
В первый школьный день господин Вольф принёс шарф, который он связал сам, и шерстяные нитки на каждого ученика в нашем классе по разному цвету. Каждому достаётся по клубку и мне тоже. Я удивлена, что мы должны вязать в школе, но рада. Вязать я умею, я научилась этому несколько лет назад у своей мамы. Ина переводит мне, что господин Вольф будет учить нас вязать. Каждый ученик должен связать своим цветом десять рядов. Затем мы передаём свою часть шарфа кому-то другому, и тот продолжает вязать шарф своим цветом. В конце учебного года у каждого на память останется шарф, в вязании которого участвовал весь класс. Мне достался тёмно-зелёный цвет.
На большой перемене я хочу поискать на школьном дворе других детей из моего общежития, но Ина зовёт меня, чтобы я шла с ними. Она с другими девочками, которые сидят с нами за одним столом, едят в уголочке. Я иду к ним, немного стесняясь, но с гордостью за свою красную бутербродницу, купленную мне летом родителями и ничем не отличающуюся от их коробок для завтрака. Девочки улыбаются мне, когда я к ним подхожу, и я чувствую себя настоящей немкой. Внезапно я начинаю надеяться на то, что меня не будут искать другие дети из общежития, мне вдруг становится стыдно за своих друзей, ведь они такие русские. А у меня теперь есть немецкие друзья.
После большой перемены у нас урок математики. Задания для меня очень лёгкие, эту тему мы уже проходили в России два года назад. Поскольку я не понимаю, что объясняет господин Вольф, я просто решаю молча сама по себе и совсем не замечаю, что уже через десять минут я опережаю своих одноклассников на несколько страниц. Ина всё время заглядывает мне в тетрадь, удивляясь, как я так быстро умею решать, и спрашивает, можно ли у меня списать. Я никак не ожидала, что буду пользоваться таким большим успехом в первый день.
Господин Вольф замечает возню за нашим столом и спрашивает, в чём дело. С любопытством, не сердясь.
«Аня умеет здорово решать. Она уже на двенадцатой странице», – объясняет Ина.
Господин Вольф подходит к нашему столу, смотрит мне в тетрадь, говорит что-то классу, что я не понимаю. Меня вызывают к доске. Я выхожу, волнуясь и надеясь, что мне не придётся ничего говорить, а только писать. Писать числа – это я умею.
Господин Вольф пишит задачу на доске. Это задание посложнее, чем в книжке. Может быть он хочет показать другим, что я уже умею. Для меня этот ответ лёгкий, но господин Вольф держит мел в руке и смотрит на меня в полном ожидании. Я не осмеливаюсь взять мел из его рук, его попросить я не могу, потому-что я не знаю, как называется мел по-немецки. В моей голове всё трещит, немецкая система чисел сложна, что-то я там должна перевернуть, я только больше не знаю что. Между двумя цифрами всегда ставится предлог «и», в этом я уверена.
«Драйундфирциг (три и сорок)», – говорю я через некоторое время. Эта задача действительно проста. Это я должна буду рассказать папе.
Господин Вольф смотрит на меня. Тишина. Ничего не говорит. В классе тоже тишина.
«А это, к сожалению, неправильно», – говорит господин Вольф. Он смотрит без зла. А день при этом начинался так хорошо, очень хорошо. Я нервно пересчитываю. Я хочу домой. Я себя чувстую нелепо. «Драйундфирциг» (три и сорок), ведь собственно говоря, так просто. Я подхожу к доске, я напишу на доске моё решение, считать я могу хорошо и это я вам покажу!
«Стоп!» – говорит господин Вольф.
Я встала как вкопанная, я что-то сделала не так, я ведь только хотела показать как я сосчитала. Может быть они здесь как-то по другому работают с числами? Я хочу домой.
У господина Вольфа появилась широкая ухмылка на лице. Он кладет мне свою руку на плечо.
«Я понял!» – закричал он возбужденно, как маленький ребенок, который радуется. Я с удовольствием разделила бы с ним радость, но я не знаю, чему он радуется.
«Напиши, пожалуйста, ответ на доске, Аня», – говорит он мне дружелюбно и дает мне в руку мел. Я пишу цифру. Господин Вольф смеется. Ученики смотрят удивленно, а я не вижу в этом ничего смешного.
«Это цифра «Vierunddreißig» (четыре и тридцать)», – говорит господин Вольф. Потом он поворачивается к классу и объясняет, что в других языках двузначные числа называют по-другому. Двузначные цифры произносятся перед однозначными цифрами. «Аня должна этому еще научиться. Мы ей будем помогать правильно называть цифры, а она будет нам помогать учиться считать. Она теперь наш эксперт по математике. Договорились?» Ученики кивнули. Господин Вольф смотрит на меня подбадривающе.
«Ты поняла? Это цифра «Vierunddreißig» (четыре и тридцать).»
Я поняла. В Германии считают точно так же, как в России. Число тридцать четыре читается по немецки наоборот – как четыре и тридцать. Господин Вольф добрый учитель, и школа не так ужасна.
Потом господин Вольф подходит ко мне и спрашивает, чем я люблю заниматься.
«Спортом? Играешь на каком-нибудь музыкальном инструменте? Тебе нравится рисовать?»
«Читать», – говорю я, гордясь тем, что я его поняла. «Книга», – добавила я на всякий случай, если он меня еще не понял.
«Книжка?» – спрашивает господин Вольф. Я радуюсь, что он так долго со мной разговаривает. «Истории? Тебе нравится писать истории? Ты бы хотела написать историю?»
Как он это себе представляет? Я совсем не умею писать по-немецки и едва читаю.
«Да», – говорю я. Возможно, моя мама могла бы мне помочь. Понятия не имею на что я соглашаюсь.
«Здорово! Ты напишешь историю про Санкт-Петербург? Это, наверняка, тебе поможет при изучении немецкого языка.»
Санкт-Петербург – это хорошо. В этом я хорошо разбираюсь. Я киваю.
На уроке он сообщает ученикам, что теперь в классе появится клуб писателей, и что я буду писать рассказ про Санкт-Петербург, и что новые участники приветствуются. Три девочки, сидящие за одним столом в углу на против меня, поднимают руки. Они мне улыбаются, и я им улыбаюсь в ответ. Скоро мы вчетвером станем встречаться два раза в неделю для сочинения рассказов и станем лучшими подругами.
«Теперь вы настоящие писатели», – говорит господин Вольф. Я пишу «Shriftstela[2]» на маленькой бумажке, чтобы потом посмотреть это слово в словаре.
Моя мама забирает меня после школы. У меня с собой клубок тёмно-зелёной шерсти, я эксперт по математике и писательница. На следующий день я говорю маме, что она может остаться дома, ей не нужно больше провожать меня в школу. Я школы больше не боюсь.
Господин Вольф приносит мне открытки с видами Санкт-Петербурга: разводные мосты, ночная Нева, Эрмитаж. Этим я должна украсить свой рассказ. Рассказ называется «Мои белые ночи».
[1] Schlossruine – нем., в переводе означает «замковые развалины»
[2] Ошибочное написание немецкого слова «Schriftsteller», в переводе с немецкого «писатель».
Übersetzung: Polina Bondarenko, Andreas Grasmik und Ksenia Kashirina
Betreuung und Korrektur der Übersetzung: Maria Mamaeva, M.A. (Link
auf die Institutsseite)